Каменщик

 

1.

 

Михкель Крустанг не был уверен, правильно ли он поступил, когда давал обещание, что поедет в Мексику, но теперь оно уже было дано, а слова своего он никогда не нарушал. Началось всё с неожиданного телефонного звонка. Позвонил Андрес Карман и поздравил его с семидесятилетием. Несмотря на то, что поздравление это на несколько дней запоздало, всё равно было неожиданно. Откуда Карман вообще узнал про эту дату? Они не пересекались уже многие годы, да и до того общались только в рабочем порядке. Ну да, где-то в картотеке предприятия Кармана данные эти могли и сохраниться, но они же не сами оттуда вывалились. Карман должен был их искать, но зачем бы? Занимавшийся строительным бизнесом Карман не был таким человеком, который делал что-либо просто так, без цели, и Крустанг не мог не заподозрить неладного. Но Карман тут же сам всё и разъяснил:

— Я тут наткнулся на Карлу Трейберга, и что-то мы развспоминались о старых добрых временах. Зашла речь и о тебе, и мы высчитали, что вроде ты нас лет на пять постарше. Карле-то Трейбергу официально ещё и шестидесяти нет, но это по новому паспорту, там он и имя поменял на Карлоса. Так вот бывает.

–  Карла Трейберг? Сто лет ничего о нём не слышал.

– Я встретил его в Мексике, –  сказал Карман. – Похоже, он там большой человек. И вот он зовёт нас обоих в гости, чтобы сесть всем вместе и вспомнить, как мы втроём приехали покорять эту страну. Ему подходят первые недели августа, мне тоже. По слухам, теперь и ты свободно распоряжаешься своим временем.

Оправившись от первого удивления, Крустанг принялся было отговариваться, но Карман быстро подчеркнул, что расходов на это путешествие Крустанг не понесёт. Расходы на дорогу покроет он, а проживание будет за счёт Карлы, которого там, в Мексике, называют Карлосом. Больше никаких возражений не оставалось, а вот теперь почтальон уже доставил и авиабилеты. Сначала из Торонто в Мехико, а оттуда другим самолётом на Косумель, курортный остров в Карибском море. Там Карман обещал его встретить. Он собирался ещё раньше поехать туда по бизнесу.

Думая теперь обо всём этом, Крустанг чувствовал, что кое-что ему очень не по душе. Прежде всего, он никогда особенно не ладил с Карлой Трейбергом, что с того, что в своё время общались и работали вместе. Карман – дело другое. Кармана он как раз уважал, за вычетом некоторых его выходок. А вот Трейберг, по его мнению, ну никак до настоящего мужика не дотягивал. Какой-то он был легкомысленный, похожий на музыканта на танцульках, размышлял Крустанг. Крустанг вспомнил, как он в своё время обругал Карлу Трейберга со справедливым негодованием, и, кажется, даже сказал, что из такого рукожопа никогда ничего не получится. А теперь, похоже, вроде бы всё-таки получилось. Хотел ему доказать. Заставить его съесть свои слова. На хрена это Крустангу надо!

Ещё его как-то тревожило заверение Кармана, что вся поездка будет совершенно бесплатной. Крустанг не привык в жизни получать что-либо просто так, и подобное предложение вызывало у него одновременно недоверие и такое чувство, как будто его оскорбили. Ну допустим, как сказал Карман, это маленький подарок по случаю его дня рождения, но разве не было в этом всё равно стремления унизить под аккомпанемент благородных слов? Словно бы Крустанг сам позволить себе такую поездку не мог. Конечно, у него были деньги, но вот решился бы он потратить их на эту поездку в Мексику, честно говоря, было сомнительно. Крустанг всегда взвешивал все «за» и «против» перед тем, как уменьшал свои заработанные тяжким трудом накопления. Скупердяем он не был, но не был и транжирой.

И вот теперь эта Мексика. Что он вообще знал о Мексике? Интересуясь спортом, знал, прежде всего, что они хорошо играют в футбол, это был плюс. Ещё именно в Мексике Боб Бимон прыгнул в длину на 8.90, как будто у него резко отросли крылья. Ну да, но это мог наполовину быть и обман, подозревал Крустанг. Прыжок в разреженном воздухе. А в нашу эпоху допинга, кто вообще может теперь сказать, какие из спортивных достижений были честными, а какие с грехом пополам? Вообще, с его точки зрения эта Мексика была так себе страной. Класс богатых кутил и тратил кучи денег, а миллионы других чуть ли не голодали.  Точь-в-точь выкроенный по лекалам рассадник коммунизма. Но на самом деле нет. Католическая церковь была руками и ногами против. Оно и хорошо, решил Крустанг, почерпнувший эту информацию из газетной статьи. Но эта оценка была чисто его решением, потому что и о католиках он был невысокого мнения, пока они не сделали своим папой поляка. Ну раз он пообещал, пусть будет, решил Крустанг, и стал готовиться.

Прежде всего – что делать с Понтусом? Видимо, нужно отдать кому-то на передержку, делать нечего. Посмотреть в телефонной книге, где находятся такие собачьи отели. Вряд ли Понтусу это понравится, но зато тем большей потом будет радость от встречи. Жить без Понтуса на этой далёкой окраине города, где даже ещё не было никаких соседей, ему было бы жутковато. В своё время он почти задаром получил этот участок земли, аж рядом с маленьким леском. Посмотрим, останется ли лес цел до конца его дней, да и вообще, останется ли всё по-прежнему. Всё это выглядело сомнительным, с учётом того, с какой скоростью всё расширялся и расширялся город. Собака, обычная дворняжка, комбинация бог знает, каких пород, помогала ему и в борьбе с одиночеством. Появилось оно пару лет назад, после смерти Мийны. Мийна была хорошей и честной женщиной. Крустанг любил подчёркивать добродетели Мийны, но не слишком много думать о покойнице, потому что куда это годилось, когда у такого лысого здоровяка взгляд вдруг становился жалобным и чувствительным. Мийна была довольна своей скромной домашней жизнью. Довольна, и жизнерадостна, хотя они, уже когда начинали встречаться, оба перемахнули тот возрастной предел, который ещё позволял надеяться на потомков. Забрал её рак крови. Лекарства против него не было. Что уж тут поделать.

Нужно временно приостановить подписку на «Торонто Стар». Газету он читал более-менее тщательно. И канадскую и эстоноязычную. А ещё «Спордилехт» и «Кехакультуур», которые, к тому моменту, как их доставляли из Эстонии, уже становились историей. Но лучше так, чем никак. И попробуй найди в здешних газетах результаты европейских кубков по футболу! О футболе здесь говорят только когда в Англии беснуются хулиганы, и рушатся трибуны. А так нет. Немодно. А борьбой здесь называется этот цирковой балаган, где всё уже определено заранее! Блин, эту профанацию вообще стоило бы запретить. Он, Крустанг, сам был в Эстонии борцом выше среднего уровня. Вот это была настоящая борьба. Называлась греко-римской. А теперь её называли классической борьбой. Да и правила существенно поменялись. Во время Олимпийских игр пару раз бегло показали по телевизору, словно какую-то непристойную вещь из под-полы. А об известных эстонских борцах давно ничего не было слышно. Ну конечно, чего ты вообще можешь добиться с русскими тренерами. Ну да… вот в своё время. Мяги, Роолан, обоих одинаково звали Волли, были топами в его весе, с ними он не справлялся. А с остальными боролся на равных. Волли Мяги был рисковым парнем. Хватал за пуговицу и стягивал пояс. Постоянно феерил. Типа, либо смерть, либо почёт. Вот и умер молодым. Прямо в «Голливуде», где работал массажистом. ДТП. Роолан входил в национальную сборную. В Роолане можно было быть уверенным. Сам он, Крустанг, был представителем школы осторожной борьбы. Рабочая победа или рабочее же поражение. А в партере он держался, как вросший в землю камень, скользкий, словно приваренный к мату. Говорили даже о тисках Крустанга, вырваться из которых было не так-то просто. Но что уж теперь. Он стряхнул с себя эти мысли и пошёл в подвал за чемоданом.

 

2.

 

В аэропорту Мехико Крустангу удалось найти местный рейс к Карибскому морю только после многократных расспросов, причём один мужчина даже поинтересовался, не русский ли он. Большего оскорбления Крустанг даже представить себе не мог. Наверняка, это из-за лысины. Таких начисто выбритых макушек здесь было  немного, так что не удивительно, что приняли за русского. Крустанг зашёл в один киоск в терминале и купил себе широкополую соломенную шляпу, сужавшуюся на темени до колпака. Ношение такой шляпы тоже по-своему было ничем иным как лёгким издевательством над серьёзными эстонскими мужчинами, но хотя бы за русского не принимали. Красную розетку со шляпы он содрал и выкинул в мусорник.

Самолёт был маленький и почти пустой. Разумеется, в конце лета мало кто ездит на этот Косумель. Это всё-таки по большей части был зимний курорт, куда прилетали, когда северное полушарие покрывал снег. И вот он летел туда, как дурак, в странном панчо-виллианском сомбреро, без особенных причин. Вот же хрен!

Тоска его ещё более усилилась, когда самолёт приземлился в чистом поле, где не было видно ничего, кроме сохи и выти выгоревшей от засухи травы, и видневшихся вдалеке хибарок. Пахло какой-то солёной влагой, и он не понял, то ли это запах моря, то ли это тянет от расположенного неподалёку сортира. Аэропорт тоже был не более, чем сарайчиком. Чемоданы сгрузили быстро, сколько их там было-то, и люди, принесшие их, моментально пропали. Крустанг остался один в зале ожидания, а ведь Карман обещал его встретить. Если бы что-то вдруг пошло не так, если бы что-то вдруг перепуталось, он никуда бы не смог отсюда деться. Ему не дали никакого адреса, да он и не спрашивал. По словам Кармана, Карла-Карлос был большим человеком, но неужели настолько большим, что его бы все здесь знали? День уже начинал катиться к вечеру, а он киснул в одиночестве в этом медвежьем углу, с шутовским колпаком на голове, и обитым жестяными уголками чемоданом у ног. Дурак и есть, что уж тут. Никто сюда ехать не заставлял.

Пришёл мальчик с цыпками на босых ногах и стал упрашивать его почистить ему ботинки, словно бы Крустанг дома сам их тщательно не наваксил. Ну да бог с ним, мальчик всего лишь хотел немного подзаработать, а такие инициативы Крустанг принципиально поощрял. По его обуви прошлись щёткой и тряпкой, и, когда Крустанг протянул за это 25 центов, мальчишка принялся торговаться, чтобы он дал ему целый доллар, для такого мужественного господина, как он, это же ничего не стоит. Крустанг в конечном итоге и дал, хотя чистильщик к тому моменту уже засунул двадцатипятицентовик в карман, и быстро смылся, даже и не подумав его вернуть. Куда бы ты ни пошёл, везде надуют, ругался Крустанг про себя. Но тут всё-таки явился Карман. Пусть старый друг не обижается, его дела заняли немного дольше, чем он думал. Крустанг не чувствовал никакой досады. Даже обрадовался, что не произошло никакой ошибки. Но такое вот желание показаться важным, желание заставлять других ждать было всегда присуще Карману, с того самого времени, как он стал бизнесменом. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Когда на пыльном внедорожнике Кармана ехали к растянувшемуся вдали посёлку, долгое время взгляду было не на чем задержаться. По идее, вся Мексика должна была быть усажена огромными кактусами, но здесь вообще ничего не росло. Потом они добрались до пляжа, который окаймляло двухполосное заасфальтированное шоссе с вылинявшими и облупившимися домами, причалами и местами проката снаряжения для дайвинга. Сквозь воду видны были чёрные острогорбые бугры скал, словно бы какая-нибудь фабрика выбросила сюда свои сомнительные отходы.

– Это коралловые рифы, –  сказал Карман, сидевший за рулём. – Сама деревня – дыра дырой, но мы сейчас повернём, и станет лучше. Скоро увидишь.

На это Крустанг, будучи довольно скупым на слова человеком, сказал только: «Ах вот как». Спустя несколько километров они действительно повернули на участок дороги, ведущий непосредственно на пляж, и остановились у здания, похожего на дворец, белевший в свете вечернего солнца, и потому показавшийся Крустангу гигантским лебедем, свесившим хвост в воду. Какие-то неизвестные ему деревья придавали дому контраст своими розоватыми цветками. Неужели и правда Карла Трейберг может теперь вот так вот жить, как какой-нибудь князь? А когда им навстречу вышел человек в мундире и открыл дверь автомобиля, Крустанг понял, что это не частная вилла, а отель. Тут же на площадке перед отелем появился и портье, схватил чемодан Крустанга, и они прошли в фойе, где их уже ожидал Карла Трейберг. Но он там был не один, а с целой компанией из около десятка мужчин, не говоря о паре женщин. Они выстроились полукругом, сам Карла стоял посередине, вырядившийся, как банкивский петух в своём тёмно-синем двубортном пиджаке с золотыми пуговицами и белых штанах. Он подошёл к нему с ухмылкой на лице и сказал:

– Ну, добро пожаловать, старый соратник. Long time no see, –  и на секунду подержал свою вялую руку между ладоней Крустанга. Моментально нарисовалась черноволосая сеньорита с букетом цветов, а у официанта на подносе уже стояли три бокала. Крустанг так и застыл посреди этой маленькой пьесы, с букетом в одной руке, и с широким бокалом в другой. Карла скомандовал что-то по-испански, и исполнители второстепенных ролей плавными шагами вышли из поля зрения, оставив их втроём под массивной люстрой.

– Салуд, –  сказал Карлос, и они подняли бокалы. – В таких случаях старые эстонцы пили.

Крустанг глотнул, но что это такое? С ним хотели сотворить какую-нибудь каверзу? Края стакана были густо натёрты солью.

Карман и Трейберг посмеялись над испугом Крустанга, и Карлос-Карла сказал:

– Это называется «Маргарита». Это традиционный мексиканский аперитив. Когда чуть привыкаешь, то понимаешь, что как раз соль и придаёт текиле необходимую пикантность.

Ну, разве мужики такое говорят, подумал Крустанг и выразил убеждённость, что таких штук старые эстонцы уж никак не употребляли. И поставил бокал на столик регистрации, а букет положил рядом с ним. Похоже, принимающей стороне это не понравилось, и Карла сказал:

– Вот шляпу мексиканскую ты надел, а напитком местным не проникся. Могу тебе заказать что-нибудь другое. Может быть, водки?

– Да я не особенно пью, –  сказал Крустанг, но шляпу снял.

– Ну-ну, видимо, привычки спортсмена в тебя прямо вросли, –  решил Трейберг и похлопал его по плечу, что не очень-то понравилось Крустангу. Как будто этот Трейберг мог что-нибудь знать про спорт.

Они совершили небольшой тур по ресторану отеля и аркаде закрытых магазинов, но гость, даже если и составил своё о них мнение, вслух его не высказал. По всей видимости, Трейберг ждал восхищения, и Карман решил подсказать Крустангу:

– Ну, друг, разве не круто?

– Ничего плохого сказать нельзя.

Если по правде, до этого Крустанг вообще не представлял, что в мире существуют настолько шикарные отели, но сдерживался и не выставлял своих эмоций напоказ.

– Здесь около пятисот номеров, – сказал Трейберг.

– Но что-то пустовато, – заметил Крустанг.

– Сейчас не высокий сезон. Вот на зиму уже всё забронировано.

Трейберг продолжал говорить о том, как там в Мексике обстоят дела с сезонами, Карман вставлял свои пять копеек, но разговор у них получался только между собой. Наконец, Трейберг сказал, что Крустанг, должно быть, устал после перелёта. Что разговор они продолжат за ужином.

– Я отведу тебя в номер, — сказал Карман, казавшийся здесь постоянным клиентом. Трейберг не возражал. Ему самому надо было ещё подготовиться.

Крустанг и Карман прошли через сад, где параллельно морю извивался бассейн, а песок на берегу в свете заходящего солнца казался светлым, как пеклеванная мука. Прямо над головой с ветки дерева каркало что-то незнакомое. Гигантский попугай пёстрой расцветки.

– Посмотри на чертяку, – сказал Крустанг.

Дойдя до двери во вторую часть отеля, он задумчиво постучал костяшками пальцев по стене.

– Проверяешь, как сделано. Устраивает работа? – спросил Карман.

– Да я не особенно разбираюсь в штукатурке. Но удивительно, что эти стукко-домики выдерживают в такой влажности.

Теперь, когда он напал на более приятную тему, когда ему даже удалось вставить одно хитрое профессиональное слово, которое он, пожалуй, понимал неправильно, с Крустанга упала задвижка немногословности, а его любопытство выпустили из заключения.

– И всё это правда принадлежит Карле Трейбергу?

Карман засмеялся и сказал:

– Да ну тебя, с твоими шутками. На самом деле у Карлы нет и ломаного гроша. Он здесь только заведующий, и кто знает, надолго ли. Обычно они не держат на таких постах тех, кому уже больше шестидесяти, а Карлов паспорт – это не какие-нибудь карманные часы, которые можно бесконечно переводить туда-сюда. Отдадут кому-нибудь помоложе.

– А семьи у него нет?

– Вроде в Канаде. От неё-то он сюда, в Мексику, и бежал. В Канаде, понятно, зарплата намного больше, но что толку, если ты должен платить алименты.

– Ты же сказал, что он, вроде как, большой человек?

– Я сказал, что он кажется большим человеком, – поправил Карман.

– Ах так. Ну да.

Крустангу стало немного жаль Карлу, и он спросил, что с ним будет, когда его отправят на пенсию. Если зарплаты здесь маленькие, то и пенсии видимо не лучше.

– У него есть знакомства, – сказал Карман. – Испанским он владеет, как будто здесь родился. У меня здесь неподалёку, на острове Канкун, есть кое-какой бизнес, да вообще в Мексике кое-чего происходит. Земля дешёвая, рабочая сила почти что дармовая. Я использовал Карлу Трейберга в качестве переводчика, может, и в дальнейшем найду ему дело. А ты даже не заикайся, что знаешь об этом. Пусть он тут ещё немного похвастается своими делами. Помнишь же старые добрые времена … да и душа у Карлы Трейберга ранимая.

– Да я что, – Крустанг махнул рукой и сказал Карману: – Сам всё занимаешься этим бизнесом. Недостаточно ещё накопил?

Карман засмеялся, почти добродушно.

– Куда ты от этого денешься, это почти что в крови. Да и поздно начинать что-то другое, не так много долго осталось жить. Некоторые бездельничают, некоторые развратничают, некоторые разводят лошадей. А я смотрю вокруг, нельзя ли где-нибудь ещё что-нибудь построить. У тебя руки не чешутся по кирпичам?

– Иногда совсем немножко чешутся, – признал Крустанг. – Иногда и беру ещё в руки мастерок, если кто-нибудь хорошо попросит.

– Вот видишь, – заметил Карман.

Они поднялись по лестнице на второй этаж пристройки, Карман по-хозяйски открыл дверь ключом, раздёрнул на окне шторы цвета морской волны и оставил его одного. Обитый жестяными уголками чемодан Крустанга к этому времени уже принесли, а цветы поставили в вазу. В комнате доминировала больших размеров кровать чёрного дерева с резной тумбочкой у изголовья. На такой кровати поместился бы какой-нибудь паша или шейх победнее чуть ли не со всем своим гаремом. На стене над ней была картина маслом в кричащих тонах, изображавшая сцену корриды. Крустангу она не понравилась, потому что он считал бой быков жестоким спортом, вообще не переносил противоборства людей с животными. Кроме того, больше всего ему нравились пустые прилично окрашенные стены. Встав на колени на кровати, он попытался снять картину, но та словно бы каким-то колдовством прочно держалась на стене. Потом ему бросился в глаза холодильник, который, если его открыть, являл взгляду целую коллекцию бутылок водки на один глоток. Водка была кучи разных сортов, очевидно, предназначенная ему для бесплатного употребления, но водку он пил только в компаниях. К этому обычаю он приучил себя уже с младых ногтей. Тут в голову ему пришла хорошая мысль. Крустанг открыл свой чемодан и достал оттуда привезённую с собой провизию. В Торонто, по пути в аэропорт, он зашёл в продуктовый магазин и на всякий случай закупился любимыми продуктами. Там был эстонский ржаной хлеб, два больших кольца краковской колбасы, три упаковки холодца и большая жестяная банка мульгикапсад. Крустанг вынул из холодильника бутылки, выстроил их возле стены в ряд, как оловянных солдатиков, и упихал свои продукты на освободившиеся полки. Холодец уже начал подтаивать. Он тщательно осмотрелся, но не нашёл никаких вариантов для разогрева пищи. Придётся есть мульгикапсад холодным. Такой шикарный номер, а плиты нет, где теперь человеку разогреть себе еды, ворчал он про себя. Потом на него напала сонливость.

 

3.

 

Звонок телефона, низкий и мягкий, как голос шлюхи, разбудил Крустанга от дремоты, и Карла Трейберг сообщил, что гостя потихоньку начинают ждать к ужину. Крустанг потянулся и подумал, куда же он всё-таки попал. На улице уже царили сумерки. Прежде всего он задёрнул шторы, и долго шарил в беспросветной темноте, прежде чем нашёл выключатель. Ополоснув в ванной лицо, он решил, что безалаберная горничная оставила на его крючке полотенца из нескольких номеров. Они были разного размера, и пришлось подумать, каким же пользоваться. Он взял самое верхнее, хотя оно и было маловато.

Ну что ж, заранее ясно, что за столом его будут наперебой расхваливать. Как он их в своё время выручил из беды, да и вообще помог. Вдобавок ещё этот день рождения. Надо ему это всё? Но наверное придётся вытерпеть, раз уж дал себя сюда заманить, подумал Крустанг.

Но на самом деле ничего подобного не произошло. Они втроём сидели посередине обеденного зала, где, по словам Карлы, как-то кутил аж заместитель министра торговли Мексики с компанией, и их обслуживали. Обслуги была целая куча. Во-первых, мальчик, который всё подливал из графина в стаканы воду, подливал, как только ты делал оттуда один глоток, потом соммелье, официантки, приносившие блюда, и ещё какой-то деловой малый в смокинге, который масляно улыбался, и спрашивал, понравилась ли господам еда.

Вопрос с днём рождения Крустанга закрыли, просто один раз чокнувшись бокалами. Гость же сам сказал, что дата уже прошла, и что вообще он не в восторге от подобных вещей. Да, потом они каждый по разу признали Крустанга своим непревзойдённым мастером. Как мушкетёры, они втроём всегда помогали друг другу и дополняли друг друга. Карла Трейберг говорил по-английски. Андрес Карман говорил на этом языке не так хорошо, зато у него был такой приятный вид своего человека, что его никогда ниоткуда не выгоняли, искали ли они работу, совета или укрытия. Крустанг всегда работал как подорванный. Но нельзя же теперь сказать, что эти двое, в этом переплетении чужого языка и обычаев, как-то бросили его в трудном положении? На это Карла Трейберг вспомнил одну старую историю, когда Крустанг, со своим деревянным языком практически уже попал впросак и породил одно комическое недоразумение. Они вдвоём посмеялись и сказали извиняющим тоном:

– Ладно, шутка и должна быть смешной, дружище.

В Крустанге что-то вспыхнуло, но он сумел вставить затычку. Основным блюдом были какие-то морские жучки, которых Трейберг назвал креветками. Они были сильно поджаристыми, вкуса особо не было, но интересно хрустели на зубах. Вместо картошки подали какие-то другие овощи. Они Крустангу не понравились, но и названия их он не спросил. Зачем это так уж надо знать. Опять дать возможность Карле Трейбергу пощеголять своим знанием языков. Хорошо сделал, что взял с собой еды из магазина в Торонто, подумал он. Ну и что, что мульгикапсад придётся есть холодными.

Вскоре зашла речь о ситуации в Эстонии, потому что о ней в тот момент говорили на Земле почти во всех местах, где встречались хотя бы два эстонца. Долгое время Крустанг считал эти разговоры о гласности и перестройке очередным пропагандистским трюком красных, но в последнее время начал уже осторожно верить. Карла Трейберг сказал, что даже в мексиканской газете напечатали карикатуру, где мышь по имени Эстония своим рыком напугала русского медведя. Из присутствующих только Карман лично бывал в Эстонии в последнее время, и сказал , что, если смотреть своими глазами, всё это дело кажется ещё более запутанным, чем в газетных статьях. Очень уж перемешались между собой эстонские и русские дела. И хотя тебе дают всё большую свободу, всё равно просто так из говна конфетку не сделаешь. Они там очень хотят работать с Западом, но сколько миру нужно этого Сааремааского доломита или морской грязи. А валюты нема. Можно было бы через Финляндию ввезти туда компьютеры и другие полезные штуки, но что ты получишь взамен? Можно купить кое-какую недвижимость, но туда придётся пустить съёмщиков за рубли. Сам он там жить бы уже не смог, а каждые две недели  отправляться на «Георге Отсе» в Хельсинки по магазинам было бы обременительно. А если всё это отбросить, и смириться с тем чувством, что ты купил лично себе частичку любимой Эстонии, то опять непонятно, что может случиться уже хоть завтра. Даже в клетке со львом или на склоне вулкана фактор риска и то меньше.

Примерно такими словами Карман и объяснил ситуацию, на что Крустанг сказал:

– Русские должны уехать из страны, разве может быть по-другому!

– Ну да, это не была какая-нибудь новая мысль, к которой прибегают в качестве первого аргумента в болезненном споре, но Карман сказал:

– Ага, сейчас они по твоему приказу и поедут. От тех, кто там уже укоренился, теперь уже цивилизованными средствами не избавиться. А теперь ещё это IME. Тоже такая палка о двух концах. Если жизнь в Эстонии от него улучшится, то тем больше станет туда ломиться русских. Заполонят всё.

– Блин, нужна граница! – потребовал Крустанг.

Теперь настала очередь Карлы Трейберга взять слово, и он сказал:

– На границе Эстонии нужно построить большую стену, типа Китайской или Берлинской, а это как раз твоя специальность, дружище Крустанг. Что ты об этом думаешь?

Серьёзный и деловой разговор, в котором, быть может, сошлись все ниточки судьбы страны и народа, вдруг превратился в пустую шуточку, и тем самым Карла Трейберг снова попытался попробовать его, Крустанга, на зуб. Заслонка быстро упала, и раздосадованный Крустанг сказал Трейбергу, чтобы тот не нёс бреда.

– А это не обязательно бред, – ответил Трейберг. – Смотри, у меня тут, в отеле, как раз идёт подобная операция. Правда, на микрокосмическом уровне, но принцип примерно тот же.. Смотри, дружище – у отеля есть свой пляж, куда посторонним заходить нельзя, но разве мексиканцам есть до этого дело. Туда стекаются всякие калеки и уличные торговцы, предлагающие свои товары и услуги. Покоя людям не дают. Поставить охрану или прогнать их я не успеваю. Так что вот и решил построить стену. Конечно, только маленький участок стены. Длинная стена там не нужна. У меня там три мальчишки-мексиканца уже над этим трудятся. Больше, конечно, бездельничают, чем работают, но за те деньги, что я им плачу, большего требовать нельзя.

– А со сдельной работой не было бы быстрее? – спросил Крустанг.

– Это как мы раньше впахивали, да? – сказал Карман, и Трейберг ответил:

– Нет, это не нашего калибра мужики. Со сдельной работой они мне тут соорудили бы какую-нибудь Пизанскую башню. Лишь бы с плеч долой, да деньги платили.

– Если сделают брак, необязательно им за него платить, – посоветовал Карман. – Найми других, которые снесут то, что построили первые.

Но Трейберг, наверное, лучше всех из них знал, как обращаться с местной рабочей силой. Опыт у него уж точно есть.

Так что разговор перешёл на другую тему, и эстонских вопросов они больше не поднимали, хотя именно они и привели к этой истории со стеной. Много пить тоже не стали, потому что Карман уже следующим утром должен был уезжать в аэропорт. Какое-то у него опять появилось дело, требующее решения, на этот раз в районе Гвадалахары. И Трейберг сказал, что, если спрашивать его, можно было бы сидеть хоть до утра, но случилась такая промашка, что завтра приезжает целая компания отпускников. Совершенно неожиданно, больше ста человек. Какая-то группа чилийских бизнесменов, которые проводили конференцию в Мехико. Он в это дело впрягся, но всё равно он собирается отвезти Крустанга в Чичен-Итцу, чтобы показать, как круто эти майя умели складывать стены. В этот раз, похоже, ничего из этого плана не получится, но место это никуда не денется. А Крустанга пусть ничто не тревожит. Пусть чувствует себя как дома. Все бары и рестораны отеля для него открыты и бесплатны, только пусть записывает. Так сказал Трейберг и посмотрел на Кармана, как бы ища подтверждения.

– Понятно-понятно, кивнул Карман, и если сразу после этого они не разошлись, то посиделки как-то потухли – все трое мыслями уже перенеслись в завтрашний день.

– Только когда он снова вернулся в номер, Крустанга охватила яростная злоба. Как там муха говорила быку? Мы пахали! Этим пахотным быком был он, Крустанг, а те двое – это всего лишь мухи на его загривке. А теперь слушай и удивляйся, какими крепкими работниками они были. Или сдельной работой, как мы раньше впахивали, сказал Карман. Тоже мне впахиватель! Еле-еле выучил, как замешивать раствор, в крайнем случае, ему можно было доверить уровень, но каменщика из него никогда в жизни бы не получилось. Карла Трейберг? Он и того не умел. Настоящий рукожоп.

Встретились они в своё время уже в Англии. Там они в одном месте работали грузчиками на кирпичном заводе и жили в лагере там же, неподалёку. Крустанг, правда, мог бы выполнять с кирпичами гораздо более оплачиваемую работу, чем просто погрузка их на грузовики за минимальную зарплату. Он был сертифицированным каменщиком, но иностранца, привезённого по трудовому договору из Германии, к такой работе не допускали. Приходилось мириться с тем, чего сами англичане делать не хотели. Когда они вместе перебрались ещё дальше, в Канаду, выяснилось, что в новой стране таких препятствий и разницы в статусах не существует. Умеешь работать, давай начинай. Ну вот, Крустанг, разумеется, умел, но как он мог бросить своих спутников? Сказал, что и их научит профессии, и тогда они начнут вместе зарабатывать доллары на строительстве, потому что в Канаде за эту работу платили ещё лучше, чем в Англии. Он, конечно, знал, что так по щелчку этой профессии не научишься, но попробовать-то можно было.

Сначала за учёбу взялись всерьёз. Они даже собрали из разных мест маленький штабель кирпичей, замесили полное ведро раствора, и приступили в лесу к пробной кладке. Большого толку из этого не вышло, но, по крайней мере, они обучились самым азам, так что Карман и Трейберг не показали себя совсем уж клоунами в глазах канадского супервайзера, когда приступили к работе. Но, конечно, сам Крустанг пахал по меньшей мере за двоих с половиной, хотя доходы они делили между собой поровну до малейшего пенни. Сначала Крустанг думал, что, может, они сами поймут, что являются для него больше обузой, чем подспорьем, и добровольно предложат ему долю побольше. Но такого предложения не поступило. Ладно, ничего, решил он тогда, наверное, со временем они привыкнут и разовьются. Или хотя бы заработают на первое время достаточно, чтобы не так заботиться о деньгах и смогут поискать дело более себе по душе. Крустанг, понятно, мог своими сдельными работами сколотить даже небольшое состояние, если бы в напарниках у него были более-менее равноценные ему работники, но особенного недовольства он не испытывал. В определённом смысле ему даже нравилось учить своих спутников и командовать ими. По правде сказать, он не слишком жаждал посторонних вокруг себя. Он никогда не был особенно компанейским и быстро приспосабливающимся человеком, да и чересчур жадным до денег тоже не был.

Так втроём они прожили целое лето. Потом Карла Трейберг ушёл со стройки. Ему тамошняя жизнь с самого начала была менее всего по душе, а теперь он скопил достаточно денег, чтобы поискать себе занятие почище. Сначала он устроился чиновником в одно похоронное бюро Торонто, а потом заочно поступил куда-то учиться. Наверно это и было гостиничное дело. С тех пор Трейберг больше не подавал ему признаков жизни. Карман продержался чуть подольше, но однажды и он сказал, что давно уже внимательно изучает, как в этой стране строят жилые дома, и что, так горбатясь на хозяина, далеко не уедешь. Маленький капиталец у него уже скоплен, наверняка, удастся ещё и взять кредит, а если бы ещё и Крустанг вложил свои гроши, можно потихоньку самим начать строить. Крустанг ясно вспомнил, что, когда Карман тогда с радостным лицом пришёл к нему с этим смелым предложением, он рассказал ему, как Волли Мяги в своё время выходил на борцовский ковёр. Сразу хватал противника за шею, не думая о том, что сам раскрывается. А его, Крустанга, называли устойчивым. Он не рисковал понапрасну, так что Карману он без долгих раздумий отказал.

– Если потом пожалеешь, не говори мне, что я тебе не предлагал, – таковы были слова Кармана.

Да, у Кармана всё получилось, но Крустанг никогда в жизни не чувствовал ни малейшего сожаления из-за того, что тогда отказался. Немного сожалел он, может быть, о том, что отказался от своего места и перешёл к Карману на должность мастера каменщиков, но и это было ценным жизненным опытом. Но произошло это уже какое-то время спустя, когда Карман достиг уже той стадии, что застраивал целые районы односемейных домов на окраине города. Теперь уж он позаботится о том, чтобы дома Кармана, по крайней мере в части каменной кладки, прославились на всю Канаду, размышлял Крустанг. Но так снова не получилось. Десятником Крустанг оказался требовательным, халатности и разгильдяйства не терпел. В результате чего у Кармана вскоре возник недостаток каменщиков.

– Не выжимай ты их до последнего, – советовал Карман. – Пусть кладут, как привыкли.

– Я не требую ничего, кроме приличной работы, – сказал Крустанг.

– Они работают по стандартам этой страны.

– А ряды неровные и раствор вон размазан по всем стенам, как каша.

– Это всё-таки дешёвые дома, главное, чтобы строительный инспектор одобрил. Об этом я уже позабочусь, – сказал Карман уже серьёзнее.

Крустанг не сильно любил спорить. Сразу сказал, что, если так, то пусть делают без него. Так их дорожки и разошлись. Нужно сказать, что, несмотря на разногласия, разошлись довольно по-дружески. Карману так было проще, да и Крустанг больше хотел сам класть стены, чем надзирать за другими. Конечно, ему пришлось пойти в другое место, потому что куда это годится, если мастер вдруг однажды утром берёт мастерок и встаёт рядом с другими каменщиками. Но тогда уже появились и другие эстонские строительные фирмы, и Крустанг снова без особого труда устроился к своим. Всё было в порядке, он никому не завидовал. Но давайте не будем здесь фальсифицировать историю. Бык приехал к мухе в гости и теперь вынужден слушать это хвастливое жужжание. Ну да сам виноват, никто его насильно сюда не тянул, признал Крустанг.

 

4.

 

На следующее утро Крустанг проснулся сравнительно рано, потому что с улицы доносился какой-то жуткий треск. Он вышел на балкон, и сонно посмотрел в глаза тому же разноцветному попугаю, который напугал его ещё вчера вечером, когда он шёл по саду. Может быть, получится подружиться, подумал Крустанг. Он отрезал кусок хлеба, размял его в ладони и, под взглядом любопытной птицы, насыпал на балкон. Может, поест. Попугай спустился с ветки, схватил кусочек хлеба клювом, но тут же бросил и снова взлетел на дерево. Эта чужеземная птица с яркими перьями не хотела серо-чёрного хлеба, испечённого по эстонскому рецепту. Не понравился. Вот же мерзавец, а я, значит, тащил его сюда из эстонского магазина за пару десятков миль, ругался про себя Крустанг.

Он начал постепенно готовить себя к предстоящему дню на чужбине, с которым он ничего не мог поделать. Прежде всего пошёл в кафе и заказал чашку чёрного кофе. Хотя вечером он ограничился всего двумя-тремя напитками, он чувствовал лёгкую сонливость, причина которой, конечно, могла быть и в непривычном воздухе или во внезапной перемене климата. К кофе он ничего не взял. Не было аппетита, да и дома у него не было привычки есть так рано. Другое дело, когда он ещё ходил на работу. Класть стены на пустой желудок точно не стоит. Он и не подумал заносить эту чашку на какой-то там счёт. Заплатит сразу из своего кармана. Он решил, что и дальше будет сам покрывать все свои расходы здесь, пусть не думают, что он какой-нибудь немощный калека. Да и не останется он здесь надолго. Правда, билет на самолёт у него забронирован только через две недели, но, может, получится переиграть, потому что на пути сюда самолёт был почти пустой. Когда он стал расплачиваться, выяснилось, что кофе стоит целое состояние, и ему пришлось просить повторить два раза, прежде чем он в эту цену поверил. За эти деньги можно было бы и большой кофейник получить. А говорили, что в Мексике всё дёшево. Ну, конечно, туристов в отеле нет, нужно откуда-то набирать деньги на зарплаты всем этим чёрным, которые тут суетятся, подумал Крустанг и пожалел, что положил с собой в чемодан чайник, которым можно было бы пользоваться в номере. Хотя наверняка с напряжением в сети было бы что-нибудь не то. Беда не приходит одна.

Потом он погулял по саду гостиницы, где зелёные ящерицы шныряли по тропинкам, а прямо посреди плавательного бассейна был построен бар, так что обитые сиденья стульев еле-еле возвышались над поверхностью воды. Чего только не выдумают! Из сада можно было попасть прямо на пляж, и здесь Крустанг вынужден был признать, что такую чистую, до дна прозрачную морскую воду он раньше видел только на фотографиях. Песок тоже был крупным и белым, но такой попадался ему и в других местах. А вода прямо манила. Крустанг снял сандалии, закатал штанины до колен и залез в воду. Потом вспомнил, что не взял с собой из Канады плавок. Искал, но потом забыл. Бог его знает, куда они делись, он не надевал их уже много лет. В отеле наверняка продавались. Можно пойти и купить новые. Но кто знает, сколько за них попросят, если даже чашка кофе стоила целое состояние. Да ну ладно, вода как вода, начала какая-то часть Крустанга искать недостатки. Когда-то много лет назад он купался в Атлантическом океане. Правда, вода там была сравнительно серая и мутная, но зато прибойные волны добавляли процессу интереса. Набегали на тебя, как стадо белорогих барашков, больно бодали и сбивали с ног даже его, Крустанга, который вон на борцовском ковре считался «врытым в землю камнем». А здесь никаких волн не было. Какие-то рыбы, с головами, острыми, как шприцы, любопытно тыкались ему в ноги. Не похоже на море. Больше на большой аквариум. Но нет, стоять вот так по колено в воде было довольно приятно, да и тишина вокруг. Весь большой отель словно бы замер. Не тарахтела ни одна моторная лодка, как на канадских озёрах, даже ни одного паруса не было видно на горизонте.

Но затишье вокруг отеля продолжалось недолго. Возвращаясь к административному зданию пляжа, Крустанг увидел, что туда успели приехать какие-то автобусы, из которых вылезла куча новоприбывших. Наверно, это и есть чилийские бизнесмены, о чьём приезде прошлым вечером говорил Карла. Некоторые были с жёнами и детьми. Крустанг смотрел издалека, как Трейберг спешил к ним навстречу, с улыбкой на лице, с пресным иноязычным лепетом во рту. Перед одним из гостей сложился под прямым углом, как перочинный нож. Видимо, эта шишка поважнее других. Попрыгун, как есть попрыгун, подумал Крустанг.

Наконец, Трейберг тоже заметил Крустанга, подошёл к нему и сказал:

– Вечером, как стемнеет, у бассейна будет вечеринка. Советую посмотреть с балкона, увидишь, как живёт высший класс. Я сейчас ужасно тороплюсь. Сам найдёшь себе занятие.

Очень ему, Крустангу, надо на это смотреть. И искать себе занятие. Чего? Ну да, можно сделать ещё кружок по пляжу, пока чилийские господа не обустроились и не заняли там все места. От них он собирался держаться подальше. Известное дело, начнут спрашивать всякое, будет неудобно, что он не понимает язык. Со всё ещё закатанными штанинами, с сандалиями в руках, он брёл по воде в сторону от пляжного строения, пока не наткнулся на каменный мол, перекрывший ему путь. Очевидно, там заканчивался частный пляж отеля. Крустанг попытался залезть на мол, но камни были скользкие, а кроме того, кишели крабами, которые так и норовили ухватить клешнями за пальцы ног. Он осторожно спустился и только тогда увидел на земле стопку кирпичей, обёрнутых в целлофан, как презервативы, там же были и мешки с цементом, тачка для раствора, инструменты, даже скромное начало кладки. Ну конечно, здесь, очевидно и должна быть построена эта защитная стена от бродячих торговцев. Да, очень длинной она и не должна быть. Мол защищал с моря, а оштукатуренная стена отеля примыкала к нему, между ними оставалась песчаная гряда шириной всего в  несколько метров. Вот её-то и надо было достроить, тоже мне, большое дело, о чём и говорить. Движимый профессиональным интересом, Крустанг изучил начало кладки, там была только пара нижних рядов. Не так уж и плохо сделано. Крустанг видел в жизни и худшие варианты. И поверхность как следует выровнена, здесь, на этих наклонных дюнах, это наверняка требовало времени. Крустанг ещё раз со всех сторон осмотрел стройплощадку и попытался рассчитать, сколько он сам бы попросил денег за этот кусок на основании сдельной работы. Потом, из-за поворота, оттуда, где заканчивалась территория гостиничного пляжа, он услышал крики и удары по мячу. Крустанг посмотрел направо и увидел троих босоногих футболистов. Наверное, это и были каменщики. Мяч был белый с чёрными пятнами, профессиональный, и Крустанг сразу заметил, что тройка мальчиков обращалась с ним умело. Пасы были острыми, техника остановки мяча современная. Крустанг смотрел на них с интересом.

Вскоре и юноши заметили лысого мужчину, но, кажется, не сразу определились, был ли он постояльцем отеля или каким-то проверяющим. Зондируя почву, один из мальчиков наконец отпасовал мяч ему, и Крустанг на мгновение засомневался, поймать ли его рукой или парировать мяч правой ногой, рискуя при этом тем, что в незнакомом месте выбьет себе палец на ноге. Всё-таки он решил использовать ногу, и у него неожиданно хорошо получилось. Он попал по пятнистому мячу «щёчкой», и тот по дуге вернулся к тройке игроков, один из которых принял его ударом головы. При этом мяч скатился с песка в воду, а когда его оттуда достали, Крустанг вступил с мальчиками в некий разговор на смеси языков.

– Пеле… Марадона… Беккенбауэр, – сказал Крустанг, по очереди показывая на каждого из игроков, и если удачного паса вдруг было бы мало, то эти имена футбольных знаменитостей оказались тем паролем, который открыл старику двери и выдал его за своего парня. Дальнейший разговор, ввиду языковых трудностей, поддерживать было нелегко, но Крустанг понял, что каменщики заодно являлись ядром местной футбольной команды, и использовали перерыв в работе как возможность немного потренироваться. Им предстоял (уже на следующей неделе, если Крустанг правильно понял) важный матч с материковой командой. Они знали, что в отель как раз заехало много гостей, и поэтому не боялись, что у кого-нибудь будет время прийти их проверить. Незнакомец же не собирается пожаловаться сеньору Карлосу?

Нет, Крустанг совсем не играл на поле сеньора Карлоса, и когда он смог убедительно донести это до своих собеседников при помощи слов и жестов, между ними установилось окончательное доверие. Со своей стороны, Крустанг дал им понять, что если во время работы можно так пинать мяч, то им повезло. Мальчики возразили, что что на самом деле всё не совсем так, потому что остальные члены команды играют в ансамбле марьячи, и работают по вечерам. Так что совместные тренировки не слишком получаются. На это Крустанг ничего не сказал, но подумал, что эти лодыри зря жалуются. В других местах любителям приходится находить в себе силы тренироваться после тяжёлого рабочего дня. Игра остановилась, и мальчики, которых на самом деле звали Эстебан, Педро и Пабло, вернулись к работе. Когда Крустанг спросил, не разрешат ли и ему положить пару камней, это предложение поначалу было отвергнуто, потому что и эта работа тоже – своего рода искусство. Тогда Крустанг показал, как мастер кладёт камень на камень. Он даже попытался объяснить, что прочнее всего та стена, что выложена «рыбьим хвостом», так чтобы желающим её перелезть не обо что было опереться ногами. Нет, работники вовсе не хотели такую стену, Пабло даже встал у начала стены и развёл руки в стороны, как распятый или огородное пугало. Что он хотел этим показать, Крустанг не понял, но это и не его дело. Заслужив уважение со всех сторон, он отправился восвояси, узнав перед этим, где находится ближайший магазин.

– Амиго! – прокричали ему вслед.

Как это у меня получается, быть амиго для всех бездельников мира, подумал Крустанг, у которого никогда не было много друзей, но ничего не сказал. Потом он сходил в магазин – тот располагался у главной дороги, на расстоянии примерно полукилометра от отеля – и принёс оттуда целый пакет бутылочного пива. Его давно уже мучила жажда, а всем же известно, что вода в Мексике для питья непригодна, даже кубикам льда доверять нельзя. Так постепенно и наступил новый вечер. Крустанг уселся на балконе своего номера с бокалом пива в руке и с приятной расслабленностью смотрел, как чилийские господа собирались на свою вечеринку. Верхушки окружающих бассейн деревьев были  по такому случаю иллюминированы и походили на канделябры на открытом воздухе, хотя горели они тускло. Похоже, такой полумистической атмосферы и добивались, а кроме того, на столах были свечи, языки пламени которых колебались еле заметно, потому что вечер был безветренным. Играл оркестр калипсо, попугай пару раз попытался сказать что-то хриплое ему поперёк, но потом смирился. Несколько певцов выступили со своими песнями, но они не произвели большого впечатления на Крустанга, словно бы наблюдавшего за всем этим из ложи. Интереснее стало, когда празднующие выгнувшись дугой проходили под палкой, которую её держатели опускали всё ниже. А церемониймейстером и организатором всего этого был всё тот же Карла Трейберг. Казалось, он знает слова всех песен, да и под палкой он сумел прогнуться ниже, чем другие, что с того, что даже по фальшивому паспорту ему уже было к шестидесяти. Если было нужно, он умел гнуться и так и сяк, и Крустанг был вынужден признать, что уж эту-то работу Карла выучил до последних мелочей, хотя это уж точно было самое последнее, чем подобало заниматься настоящему эстонскому мужику.

А может, такие эти чилийские бизнесмены и есть, размышлял Крустанг. Кто его знает, что они продают – всё ту же чилийскую селитру? Толкатель ядра Маалстейн поначалу перебрался жить в Чили, но потом переехал в Канаду. Это, конечно, не было подходящим местом для жизни эстонца. Первая страна, где коммуниста выбрали президентом. Ну, этого, Альенде, или как там его звали. А теперь у них этот правый диктатор. Этого он так и не смог вспомнить по имени. Поделом им, подумал Крустанг. Если уж народ такой дурной, что добровольно сажает на свою шею коммунистов, то ему, видимо, и нужен правый диктатор.

Так Крустанг думал свои думки и потягивал пиво, которое понравилось ему больше, чем канадское. Похоже, у него был какой-то примиряющий и расслабляющий побочный эффект, потому что вскоре Крустанг признал, что во многих отношениях эти чилийцы – довольно приятный народ. Хрустальные бокалы соприкасались друг с другом с мелодичным звуком, танцевали они в ритм и в такт, не болтались обезьянами как американцы, а, когда подошло время, всё закончилось сразу, как по сигналу. Люди лёгкими шагами зашагали по тёмным садовым аллеям, и звук их разговоров был только чуть-чуть громче, чем в начале вечеринки. Другая порода, не то, что эстонцы, решил Крустанг. Эстонцы гуляли бы до утра, кинулись бы бороться, поднимать камни, что-то друг другу доказывать, чем-то мериться в тени кустов. Нет, разница прямо ощутимая, пришёл к выводу Крустанг.

Он вернулся с балкона в комнату, которая не стала уютнее, пощёлкал какое-то время каналами на телевизоре, но не нашёл ничего, что бы его заинтересовало. Тогда он разделся и улёгся в кровать, но сна не было ни в одном глазу. Он подумал о каменщиках-футболистах на пляже, и ему вспомнились времена в Торонто лет двадцать тому назад, хотя особенного желания вспоминать о них у него и не было. Где они все теперь могут быть: вратарь Ляхкер, довольно быстрый правый крайний Сийливаск, которому предсказывали карьеру нового Касся, подающий надежды организатор Пиндам. Всех их как-то разбросало по Канаде, все они были уже мужчины среднего возраста, может, уже и облысели, как он, и обзавелись пивными животами. Всё закончилось, всё осталось временным – тот пыл, с которым Сассь Пиндам строил планы, а футбольный клуб «Эстония» с переменным успехом играл в эмигрантской лиге на стадионе в восточном Торонто. Крустанг в то время потихоньку пытался оживить интерес к борьбе в эстонском спортивном обществе, но, поскольку это не имело особого успеха, он сосредоточил свой интерес на футболе, который из видов спорта всегда стоял у него на втором месте.

Тогда-то Сассь Пиндам и позвал его в один прекрасный день на должность начальника команды. Парни не относились к тренировкам серьёзно, слишком часто сидели в пивной. Нужен был кто-то, кто бы установил в доме порядок. Может быть, Крустанг, как человек постарше, сможет с этим справиться? Парни и правда по-своему его уважали, слушали его краткие, но прямые наставления. Но несмотря на это, в таблице лиги они оставались где-то в середине. Тогда однажды Пиндам объявил, что дальше так играть, только с эстонцами в составе – это прошлый век, так далеко не уедешь. Нужна свежая кровь из представителей других национальностей, например, стоит взять пример с «Хорватии», где половина игроков уже были немцы да поляки. Ничего не остаётся, нужно заманить к себе какую-нибудь звезду. Можно было даже заплатить ему маленькую компенсацию, потому что со зрителей собирали деньги за билеты, и заинтересованные в новичках трибуны никогда не пустели. Крустанг был против подобного вмешательства, и когда, несмотря на это, Сассь Пиндам заключил контракт с одним югославским центрфорвардом, Крустанг сказал:

– Что это теперь за «Эстония», со славянами пополам? Может, ты ещё и какого-нибудь русского взял бы поиграть?

– Без вопросов, – ответил Пиндам. – Если это пошло бы «Эстонии» на пользу, то хоть сейчас.

– Тогда вы можете делать это без меня, – сказал Крустанг и пошёл своей дорогой. Такой уж он был человек, торговаться с ним было нельзя. Несмотря на это, команда через какое-то время развалилась и, вспоминая эту историю потом, Крустанг чувствовал себя немного виноватым. Команды, состоявшие из представителей разных национальностей, с течением времени распространились повсюду. Игроков покупали и продавали, и никто не считал это чем-то особенным, даже Крустанг. Он вообще стал терпимее, хотя перемены происходили в нём очень медленно, и время укатывалось от него далеко вперёд. Потом в нём постепенно начала вызревать ещё одна мысль, потребовавшая сна, и сон пришёл.

 

5.

 

– Сегодня у вас выходной, — сказал Крустанг следующим утром парням-каменщикам, которые в тот момент не играли в мяч, но и не клали кирпичи, а просто сидели на корточках. – Давайте, найдите своих товарищей, этих музыкантов, певцов серенад, и потренируйтесь вместе хоть до вечера. А я сегодня за вас поработаю.

Парни сначала не поняли суть этого предложения. Очевидно, амиго как-то странно шутит, потому что кто же заплатит нам зарплату за пропущенный день.

– Я решу этот вопрос с Карлосом, – заверил их Крустанг, но ему довольно долго приходилось прибегать ко всему своему словарному запасу и запасу жестов, чтобы убедить мексиканцев в своих словах. Потом они из-за чего-то поцапались между собой, но всё-таки собрались уходить. А до этого попытались дать ему какие-то указания, которых Крустанг не стал слушать. Уходили они в каких-то сомнениях, ожидаемой радости от него заметно не было. Кто его знает, есть ли у них на самом деле команда, нуждавшаяся в сыгрывании. Может, они просто хвастались и таким образом провели Крустанга. Но его это не слишком заботило, потому что, по правде говоря, его собственные ладони уже чесались по кирпичам.

И он показал, как кладёт стену настоящий эстонский мужик. Точнее, показывать ему особенно было некому. По пляжу гуляли курортники, но, как только замечали вдалеке коренастого мужчину, который как проклятый вкалывал под палящим солнцем, тут же поворачивали назад. Кто его знает, с чем этот сумасшедший там возится. Белая птица с длинным клювом и тоненькими ногами долго наклонив голову смотрела на его работу и убрела прочь. Она была немного похожа на журавля.

Крустанг тем временем намешал нового раствора, клал кирпичи, выравнивал, измерял. Как положено, сделал перерыв на обед, вымыл руки в морской воде и достал из пакета еду. Эстонский хлеб и польская колбаса, хотя и то, и другое было сделано в Канаде, были сытным и опробованным вариантом, запил он глотком мексиканского пива. Потом снова принялся за работу, время потянулось дальше, и внезапно Крустанг с удивлением заметил, что стена уже почти готова. Положить наверх ещё два-три ряда коричневых кирпичей, и она будет одной высоты с окружающей гостиничный сад оштукатуренной стенкой. Он вошёл в раж и не чувствовал никакой усталости, хотя вечер быстро приближался. Не было уже никакого смысла бросать работу на полдороге. Но нужно было на что-то встать, просто так он уже не дотягивался. К счастью, нашлась ещё пара нетронутых мешков с цементом. Он перетащил их к стене, залез на них и закончил работу. Уже наступили сумерки, и пляж опустел. Крустанг разделся догола и долго плескался в спокойном море. Вот теперь ему было по-настоящему хорошо. Теперь он чувствовал, что вполне заслужил это купание. Вот они завтра удивятся, победоносно подумал он, и только потом осознал, что тут могут быть и некоторые проблемы. Но в этот момент он уже лежал в кровати в своём номере, и сон передвинул все заботы на утро нового дня.

В то время, пока Михкель Крустанг ещё отдыхал от своей трудовой победы, уже начали двигаться силы, которые склонны были считать это трудовым поражением. Без сомнения, это в серьёзном смысле слова было трудовым поражением для Эстебана, Педро и Пабло. Утром они добросовестно пошли на пляж, чтобы, как водится, положить несколько камней, может быть, даже в надежде, что странный незнакомец снова предоставит им выходной, но, поскольку они шли с другой стороны, они вообще не смогли попасть на своё рабочее место. Перед ними была высокая, совершенно непреодолимая стена. Их собственная стена, на возведение которой они заключили месячный договор, с намерением продлить его на как можно более долгий срок. Возбуждённо беседуя между собой, они сделали крюк и вернулись обратно, вошли в гостиницу через главный вход, нашли в фойе менеджера и с беспокойством объяснили, что произошло. Тот незнакомец наверняка и не догадывался, что работы в Мексике мало, и держаться за неё следует как можно крепче. Теперь они внезапно сделались работниками без работы, но зарплату за месяц пусть сеньор Карлос им выплатит до последнего песо, если он не хочет серьёзных неприятностей.

Карла Трейберг успокоил парней и сказал, чтобы те вернулись через пару часов, потому что сейчас отель начнут покидать чилийские гости, и статус обязывает его проводить их в дорогу. Потом он пойдёт посмотрит, и после они рассчитаются.

Компания чилийцев уехала, и снова оставила большой белый отель в разомлевшей предсезонной летаргии. Карла Трейберг позвонил Крустангу и, поскольку его номер не отвечал, пошёл на пляж, где и нашёл разыскиваемого, который восхищался плодами собственного труда. Увидев Трейберга, Крустанг почувствовал лёгкую неловкость за своё тщеславие, которую тот, видимо, заметил, и сказал:

– Я тут немного подправил. Смотри, осталась целая куча кирпичей. Инструменты пропали. Наверное, мальчики взяли с собой.

– На что они им теперь… Нужно тебе было работать в таком темпе?

– Ты же сам посоветовал, чтобы я нашёл себе занятие.

– Ничего умнее ты не придумал… И сразу за троих.

– Дело привычки, – сказал Крустанг, а Трейберг добавил:

– Если ты думаешь, что эти ребята скажут тебе за это спасибо, то ты жестоко ошибаешься.

– Это тоже знакомое чувство.

– Я и не знаю, как тебе теперь за это заплатить, – прозондировал почву Трейберг. – В отеле есть правила и своя бухгалтерия. Завтра должен вернуться Карман. Попробуем как-то компенсировать.

– Мне ничего ни от тебя, ни от Кармана не надо. Вот парням нужно заплатить. 

– Это да, – сказал Трейберг. – Получат деньги за то, что и пальцем не пошевелили.

– Такие штуки должны быть тебе хорошо знакомы, – перешёл вдруг Крустанг на личности и с удовольствием наблюдал, как перекосилось лицо Трейберга. Какое-то время они шли с пляжа молча, а потом Крустанг сказал:

– Я подумал, что улечу в Канаду уже сегодня.

– Нунуну, так вдруг? Тебе здесь не нравится?

– Не в этом дело, но я уже посмотрел… да и что теперь. Дома тоже ждут дела, и собака на передержке. Долго так нельзя. Только с авиабилетом нужно решить. Кто знает, будут ли места в самолёте?

– Это можно спросить. Телефон у тебя в номере прямо возле кровати. 

– Да, но… – запнулся Крустанг. – Я не знаю их номеров, да и с языком беда. Пойму ещё что-нибудь не так.

– Так что засунут на какой-нибудь рейс «Аэрофлота», – засмеялся Трейберг, и успокоил его:

– Не переживай, это проще пареной репы.

– Так ты возьмёшь это дело на себя?

– Если я раньше не бросал тебя в беде, так с чего бы мне сейчас начинать, – сказал Трейберг, и теперь пришёл его черёд насладиться выражением лица Крустанга.

Как выяснилось, в самолёте, что после обеда летел с Косумеля в Мехико, было достаточно мест, хотя это и означало ночёвку в Мехико по пути в Торонто. Особенного недовольства это у Крустанга не вызвало. Только бы улететь. Он медленно перетащил свой чемодан в фойе, хотя для такого дела, разумеется, существовал соответствующий персонал. Неохота с ними возиться. Но перед отъездом ему всё-таки пришлось повозиться с теми, в чьём лице он за одну ночь увеличил количество мексиканских безработных на три человека. Они как раз шли из конторы отеля, и Крустанг спросил, расплатились ли с ними.

– Да, но это очень маленькие деньги, – с кислой миной сказал Эстебан, хотя это мог быть и Пабло или Педро, потому что Крустанг уже не помнил, кто есть кто. И все трое парней посмотрели на него с такими лицами, как будто он их обидел, может быть, даже задолжал. Казалось, ему пытались дать понять, что стену он сложил неправильно. Вот блин, этого ещё не хватало! Нет, погодите, погодите. Это получается, что он сделал такую стену, какую хотел сеньор Карлос, а не такую, какую собирались построить они. Они хотели стену с  крестовой кладкой.

Крустанг, конечно, знал, какую важную роль в жизни местного населения играла католическая вера, но это, в конце концов не была какая-нибудь церковная стена. Но парни объяснили, что в этот раз причина, скорее, была  не религиозной, а больше общественной. Их соотечественники-торговцы могли бы использовать дырочки в крестовой кладке в качестве ступенек и сравнительно легко через стену перелезать. Такая договорённость у них уже была, и Пабло пытался объяснить это Крустангу, разводя руки в стороны, когда мастер говорил о стене с кладкой рыбьим хвостом. Теперь перед обществом они выставлены обманщиками и лжецами. О, от этого совсем не легко на душе!

Крустанг задумался, и вдруг почувствовал себя слегка виноватым. К любым продавцам, с которыми приходилось яростно торговаться, если ты не хотел, чтобы они ободрали тебя до нитки, он относился не слишком хорошо. В то же время он не хотел, чтобы из-за него вся эта история так благоприятно сложилась для Карлы Трейберга. Крустанг достал из внутреннего кармана кошелёк, и засунул каждому из парней в ладонь по десятидолларовой купюре. Похоже, что эта сделка существенно облегчила душевное бремя обеих сторон. А потом, когда пришло время садиться в такси, увозящее его на аэродром, в последний момент прибежал портье и закричал:

– Сомбреро….Сомбреро!

На голове у него была мексиканская шляпа, которую Крустанг специально оставил в номере. Однако внимание Крустанга в этот момент привлёк не экзотический головной убор, а особенно язвительная и высокомерная ухмылка на лице Карлы Трейберга. Ему она почему-то показалась усмешкой Хитрого Антса над Нечистым. Крустанг взял у портье шляпу и быстрым движением водрузил её на голову Карлы. Сомбреро было слишком велико новому владельцу и упало ему на глаза. Так что он не смог помахать на прощание старому спутнику по эмиграции, когда автомобиль выезжал из ворот гостиницы.

 

Вашингтон, 1989      

      

 

Перевод: Роман Фокин