Tamara Luuk

Текст куратора

Выставка «Осталась ли надежда для прекрасных созданий?» состоит из работ эстоно- и русскоязычных художников, живущих в Эстонии, художников, которые склонны скорее смотреть внутрь себя и разделять радость и тоску, сомнения, боль и беспокойство женщин, нежели заявлять об обиде или бороться за свои права. Опасение, что женщина из русскоязычного культурного пространства существенно отличается от эстоноязычной, yтешалось надеждой, что мы остаемся в рамках общего времени и места: большинство из нас родились, учились и соприкасались с большим внешним миром здесь, в Эстонии.

Перечитывая стихи Анны Ахматовой, яростно защищавшей право женщины на самовыражение, стало ясно, что отправной точкой предстоящей выставки должна стать честная личная позиция женщины. Реакция на кризисы доверия и климата, на войны и пандемии, на шаткие традиционные семейные отношения и на то, во что вызванные ими напряжения трансформируются в мире наших чувств. Поэтому эта выставка получилась одновременно и немного грустной, и отчасти смотрящей в прошлое. По-настоящему счастливой кажется лишь Йоханна Ульфсак, полностью погруженная в свое прекрасное ремесло с обилием идей. Но и на нее влияет сегодняшний день, в котором «глобальное» становится «локальным», заставляя доверять только тому, что удалось прочувствовать на себе.

Элин Кард, чей автопортрет открывает экспозицию, художница конца 1990-х — начала 2000-х годов, которая также занималась художественной критикой под псевдонимом Елена Шмакова. Она хорошо обозначила характер здешнего самовыражения: «…основываясь на условиях социокультурного фона, та часть эстонской культуры, которая способна совершить прорыв, ориентирована на саморефлексию, индивидуальность и в некотором роде терапевтический аспект. И лечение продолжается».¹ Шестнадцать лет спустя Анна Шкоденко скажет: «Я предпочитаю вращаться вокруг самого противоречия. Мне нравится балансировать на этой грани, где все возможные чувства одинаково истинны, и находить разные способы избегать выбора между ними. Это не нейтральность, а скорее «приручение» противоположностей. Каждое утверждение тесно связано с обратным ему. Когда обращаешь внимание на такие вещи, они становятся красивыми и хрупкими, ведут в неизведанные измерения.»² Эти две цитаты довольно точно характеризуют различие эстонских и живущих в Эстонии русскоязычных художников. В обоих случаях ясно, что, не имея твердой почвы под ногами, женщина в первую очередь обращается к своей чувствительности.

В 1990-е годы, которые можно обозначить как начало постоянно омолаживающейся художественной культуры Эстонии, часто случалось, что мужчина, стараясь понять самого себя, напивался до беспамятства или иным образом убегал от реальности, в то время как женщина твердо стояла на земле и брала на себя ответственность. В Эстонии путь местной русской общины к новой идентичности пролегал через двойной «фильтр»: сперва пытаясь найти себе место в процессе самоопределения эстонского общества, затем сделав то же самое в Эстонии, относящей себя к западному миру.

На выставке представлены работы десяти художников, датированные 2004–2022 годами. Девять женщин и один мужчина. К первой половине того же периода принадлежат знаковые работы Тани Муравской, Кристины Норман, Марге Монко и Лиины Сииб, которые умело использовали искусство в качестве предлога, чтобы указать на болевые точки жизни, а также высказаться от лица не говорящих по-эстонски русскоязычных людей. Ни одна из упомянутых выше художниц не фигурирует нa этой выставке. Причиной этому служит разница в возрасте – примерно в десять лет – с представленными здесь художниками и то, что их роль в истории эстонского искусства уже определена. Теперь Муравская, Норман, Монко и Сииб – профессионалы, познавшие прелести возможностей творческого самовыражения. Особенно учитывая то, что вопросы поставленные ими, подхвачены новым поколением социально-политизированных активистов.

Будучи первой в новом павильоне Таллиннского Дома искусства в Ласнамяэ, эта выставка помимо всего прочего старается понять самобытность работ русскоязычных художников Эстонии. Делает она это с помощью произведений, созданных в относительно спокойную пору, когда появилась возможность оценить неоднозначную притягательность красоты. Тем не менее куратор выставки предлагает поискать в этих произведениях то, что Евгений Золотко, опираясь на русскую поэзию, назвал «сухим остатком бытия»³. Золотко имел в виду искусство, способное обратить саму жизнь в художественный образ и при этом сохранить естественный порыв к созиданию, не имеющему прямого отношения к эстетике. Конечно же, хочется понять, как эстонская художественная сцена, соединяющая в себе интроспекцию и анонимность и, имеющая тенденцию обращаться к иронии в случае неопределенности, повлияла на, более страстный (как принято считать) славянский темперамент.

Анна Шкоденко, Васса Пономарёва и Мария Сидляревич говорят прямолинейно, но делают они это скорее в поэтическом ключе, примиренным с памятью. Свойственной эстонскому искусству (как, например, в ранних работах Мерике Эстна) сознательной попытки влиться в контекст эпохи, используя современные отсылки, здесь нет. Иногда прямо и о себе, иногда чутко вникая в чужие истории, Анна, Мария и Васса говорят то, что хотят сказать, не полагаясь на заранее согласованные обобщения. В соответствии с темой выставки, oни тоже говорят о том, каково быть женщиной, однако мужчина, поскольку и он принадлежит к её миру, встречается в их произведениях чаще, чем в произведениях их эстонских сестер.

Поэтому не случайно, что именно мужчина создает обобщенный образ молодой русской женщины в Эстонии начала нового века, блуждающей среди призрачных ветшающих советских пейзажей. На момент съемки двух видео «No More Hope for Lovely Creatures» и «What Junkie Dreamed of Before Death» Алексей Гордин был 23-летним юношей родом из Томска, учившимся в русскоязычной школе в Пярну, а затем в Эстонской академии искусств. Искренность и сила кадров его короткометражных фильмов были источником вдохновения этой выставки и ее названия. Кадры, которые, казалось бы, показывают нам совсем другое время и пространство, на самом деле принадлежали к «здесь и сейчас» врезались в память и не покидали её.

Не все можно объяснить. Составителя этой экспозиции не интересовала роль художников — участников выставки в истории развития художественной мысли Эстонии. Сосредоточенная на чувствах и эмоциях, эта выставка хочет, чтобы художники были важны сами по себе и рассматривались крупным планом. Чтобы в произведениях женщин стали очевидными присущая им проницательная хитроватая мудрость, вихрь необъяснимых настроений, угрюмость, внезапное нетерпение и бесконечная терпеливость. Чтобы её самобытность и сила не растворились в бесполом собирательном образе асексуальности, искалеченном короновирусом и СПИДом. Чтобы стоящая за свои права женщина не потеряла сложное совершенство свойственное ей, словно заплутавшие девушки из видео Алексея Гордина, которые исчезают в пейзажах когда-то родных ландшафтов. Или быть может где-то там, в недалеком будущем, всё будет наоборот: слившееся в одно женское и мужское приобретет гигантскую силу, и все мужчины будут сёстрами, а все женщины – братьями? Ведь андрогинов, двуполых существ, которые были настолько могущественными, по словам Платона⁴ начали бояться даже боги…

«О, Ариадна, я приду как только выберусь из лабиринта в своей голове… Клянусь, не помню, что я надеялся здесь найти…»⁵ вторит андрогинным голосом Тесей из инсталляции Анны Шкоденко. После встречи с подобной нерешительностью, «Семья» динозавров Эдит Карлсон кажется правдоподобной и трогательно беззаботной со своей крошечной фотографией изображающей традиционную семейку из наших времён. На фоне ее работы звучит не менее андрогинный голос Джимми Сомервилля из фильма по роману Вирджинии Вулф «Орландо» с Тильдой Суинтон в главной роли: «А вот и я / Ни женщина, ни мужчина / Мы объединены, мы едины / … / Я на Земле / И я в открытом космосе / Я рождаюсь и умираю /…/ Свобода от прошлого / И будущее / Которое манит меня»⁶. Ну кто не любит Тильду?

Но вернемся к художникам этой выставки и к произведению, которое убедительно указывает на «сухой остаток бытия». Это произведение 2007-го года под названием «Трибуна». Ану Пыдер было 60 лет, когда она создала его. На тот момент ей пришлось пережить гораздо больше трудностей, чем другим более молодым художникам, представленным на этой выставке. Разве могла Ану знать, что признание придет к ней скоро после смерти? И поменялось бы что-нибудь, знай она это? Миниатюрные наброски, созданные ее дочерью Алис перед началом работы над официальным портретом первой женщины-президента Эстонии, поставлены лицом к лицу с сожженным дотла оратором из произведения Ану. Это словно предостережение о чем-то, что, к счастью, не случилось в реальной жизни с настоящим президентом. Потому что хрупкость — это смелость,⁷ которую женщина проносит через всю жизнь и продолжает это делать даже после смерти.

… … 2004

…
…
2004